Верочка очень красиво говорит. Она училась в мединституте на третьем курсе и ушла добровольцем. Борский однажды подумал: «Мог бы я жениться на ней?» Но тотчас отогнал эту мысль.
Зайдер обидел его. Оглушенные рыбы красиво всплывали, показывая белые, пухлые брюшки, украшенные розовыми плавниками. «Я этому толстогубому все равно не прощу». У начальника боепитания были толстые, некрасивые губы и багровый мясистый нос. Как он смел не дать начальнику штаба взрывчатки? Но он не только не дал, а еще и доложил на партийном собрании о домогательствах и грубости начштаба. Досталось от Щербака. Борский сидел красный, вспотевший.
И после всего он должен помириться с этим типом? Ни за что.
Вера приласкала своего принца. Он у нее неуравновешенный, капризный. Стройный, красивый, он мог казаться образцовым, вышколенным командиром.
Но вот в полку появился на короткое время этот пьяница Папуша, комбат-два. Борский легко и бездумно свел с ним дружбу. Однажды комбат пригласил к себе, поставил бутылку, тарань, консервы. Борский охотно пил, слушал рассеянно, как в дремоте, его навязчивую пьяную болтовню. «Такая мясорубка... Как думаешь, победим?» И только на другой день, протрезвев, Борский задумался.
Вера узнала, разобралась. «Разве не видишь, что он алкоголик? Не дружи с ним. Он до добра не доведет. И взрывчатку тебе достает не зря. Подхалимствует».
— Откуда ты все знаешь? — спрашивал удивленный Александр.
— Знаю, дорогой, знаю.
Однажды он пригласил комбата на уху. Вера угощала, стиснув зубы. Комбат, с изрытым оспой лицом, осоловел. Борский уснул, а гость уцепил Веру за руку. «...Дурной слух о тебе в полку, но я — люблю... Что тебе одноглазый?» Схватил за плечи, дыхнул кислым перегаром, а она размахнулась и влепила ему пощечину.
Вскоре пьяницу и пораженца убрали.
Видит бог, она нужна была капитану здесь, в этом пустынном лагере. Дома, в постели, она называла его «принц», «мой принц». Борский смеялся: он знал, что так окрестили его в полку. И не мог удержаться, чтобы не рассказать еще и еще о древних династиях сельджукидов, хулагидов и тимуридов, словно сам лично похлопал по плечу каждого из них. У него в запасе были десятки историй, случавшихся именно с ним, и только с ним.
Они лежали рядом, и она гладила его волосы, целовала худощавое смуглое лицо.
Тревога началась в «неурочное» время — чаще всего ее устраивали перед подъемом, и поэтому Борский, услышав ее медный галоп, вскочил с постели и, с трудом разыскав впотьмах спички, одевался, чертыхаясь и проклиная нового командира бригады.
Вера сладко потянулась и сказала:
— Мне, наверно, тоже надо в санчасть?
— А черт его знает, надо или не надо! — ответил Борский, с трудом натягивая отсыревший сапог: накануне он опять рыбачил.
— Я пойду, — сказала Вера. — Может, кому-нибудь понадобится валерьянка.
— В первую очередь, видать, мне.
Вера опустила с постели босые ноги:
— Иди сюда.
Борский выругался, отыскивая что-то в темноте.
— Поди, поди, родной.
— Некогда же. — Но все-таки подошел.
— Возьми себя в руки, принц. Слышишь? — Она обняла его. Он выбежал из комнаты.
Труба еще продолжала выводить будоражащий мотив пехотной тревоги, когда Борский добрался до расположения батальонов.
Там уже шла ночная возня. Слышались приглушенные команды, что-то огромное пыхтело, кряхтело, покашливало, топало тысячью ног, материлось, лязгало. Казалось, проснулся сторукий великан, заворчал, недовольный тем, что разбудили в необычный час, и зло стал вострить оружие.
Беляев чутко вслушивался в ночные шумы взбудораженного полка, как в рокот разбушевавшегося и уже неукротимого моря, различал голоса старшин и командиров, штабных и тыловиков, появлялся то там, то здесь, ощущая за собой кошачий шаг своего ординарца, бывшего слесаря-электрика Агафонова, и ревнивый, обиженный взгляд командира полка майора Мельника.
Только что удивил начальник тыла, некий капитан Маслов. Он и не собирался вывозить продовольствие.
— Где же ваш трехсуточный запас? — спросил Беляев.
— Машины в ремонте, лошадей нет, товарищ полковник. Разрешите не вывозить.
— А чем питаться будете на марше, в походе?
— Разве предстоит...
— Предстоит все, как на войне.
— Никогда такого не случалось...
— Теперь будет случаться. И часто.
В темноте услышал знакомый голос и тотчас вспомнил: капитан с черной ленточкой, пересекавшей лицо. На сей раз капризный ротик начальника штаба источал отборные ругательства. Полковник поморщился.
— Капитан! — позвал он. — Перестаньте. Как вам не стыдно?
— Фронтовая привычка, товарищ полковник.
— Клевещете.
— Так точно.
— В истории с летным составом и ваша немалая доля?
— Так точно.
— Система, надо думать...
— Никак нет.
— «Так точно»! «Никак нет»! — вспылил полковник. — Вы что, попугай или строевой командир?
— Так точно, товарищ полковник, командир.
— Будьте любезны разговаривать, как подобает командиру.
— В системе запасных бригад, позволю доложить...
— И этот учит... Да неужели же вы здесь сговорились... считаете, что, кроме вас, никто не смыслит в этой «системе» запасных бригад?
— Никак нет, товарищ полковник.
— Комплектуете роты плохо, без должного отбора. Придется отвечать, капитан. Вы, говорят, еще и рыболов... по совместительству?
— Так точно.
— Глушите?
— Так точно. Глушу.
— Варварский промысел. Запрещаю. Удочкой — в свободное время.